Железная роза - Страница 26

Я отправился в «фирму». У мисс Штрауб для меня ничего не было. Я позвонил в Восточный Берлин в министерство обороны. Мой уважаемый собеседник не забыл меня. Минут десять, не меньше, он копался в своих папках, все время извиняясь, наконец своим официально-чиновничьим голосом сообщил мне приговор:

— Грегор фон Клаузен… Дата рождения неизвестна, место рождения неизвестно. С тысяча девятьсот семидесятого по тысяча девятьсот восемьдесят четвертый офицер военно-воздушных сил. Считается пропавшим без вести тринадцатого сентября тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года во время тренировочного полета над Карпатами. Гм, гм… Вы слушаете меня?

Я спросил, не будет ли он добр дать мне приметы фон Клаузена. Он холодным голосом ответил, что фон Клаузен был ростом метр семьдесят семь, весил шестьдесят пять килограммов, имел темные волосы и черные глаза, и добавил:

— Так вы полагаете, что лейтенант фон Клаузен был вашим братом?

— Весьма опасаюсь… У него была семья? Жена, дети?

— Погодите… Его отец, Лукас фон Клаузен, скончался в восемьдесят пятом году. Он жил в Швейцарии в замке Клаузен. Не знаю, слышали ли вы о нем. Здесь у Грегора фон Клаузена родственников не было. Мать его умерла, и он воспитывался в детском доме…

— А фамилия его матери в вашем досье имеется?

— Так, так… Есть, но не удостоверенная официальными документами. Мы все-таки имеем дело с найденышем, чем и объясняется отсутствие информации. Вот что написано в карточке, кстати, совершенно пожелтевшей, с выцветшими чернилами: «Найден семнадцатого марта тысяча девятьсот пятьдесят второго года в, прошу прощения, мусорном баке на Народной площади, бывшая площадь Фридриха Ницше, на всем теле множество шрамов от порезов ножом и рана на голове… »

Мне тут же пришел на мысль новый вопрос:

— А как же в таком случае вы смогли установить фамилию ребенка?

— О, это сделал не я, а мои уважаемые предшественники, и тут у них не было затруднений: на шее у него была повязка со сведениями о возрасте — четыре года, — именем и фамилией и совершенно нелепой пометкой — я позволю себе зачитать ее вам: «Вернуть отправителю». Поверьте мне, я безмерно огорчен…

Я прервал его излияния:

— А известно, почему отец не забрал его к себе в Швейцарию?

— Если бы Лукас фон Клаузен только сунул нос в ГДР, новые власти его немедленно арестовали бы. Хотя в Нюрнберге его вина не была доказана, вне всяких сомнений, благодаря связям с американцами, он как-никак был одним из нацистских руководителей. Ясное дело, о том, чтобы подарить ему сына, и речи быть не могло. Впрочем, по правде сказать, нигде не упоминается, чтобы он когда-либо требовал возвратить ребенка. Что же касается матери, мальчик утверждал, что ее зовут Ульрика Штрох, но, когда полиции удалось напасть на след женщины, носящей это имя, она уже умерла.

Я поблагодарил его и попросил о последней услуге: сообщить координаты части, в которой служил «мой брат», чтобы иметь возможность связаться с его бывшими сослуживцами и расспросить их о нем. В эйфории перестройки он сообщил мне все, что смог, а в завершение по-французски любезно выразил «наилучшие соболезнования». От такого пожелания я невольно улыбнулся. Наилучшие соболезнования… Да уж, я их вполне заслужил. Я ведь тоже ростом метр семьдесят семь, вешу семьдесят килограммов, волосы у меня темные, глаза черные. Грегор не только выжил, но и оказался чуть ли не полностью похож на меня. И я нашел его, чтобы тут же навеки потерять. Ну а что до Принцессы, она виновна не просто в нерадивости и равнодушии. Она виновна в покушении на убийство.

Да, теперь все стало ясно! Вне всяких сомнений, Марта и Зильберман следят за ним. За моим потерявшимся братом Грегором, который таинственно пропал без вести в 1984 году. Ну да, гэдээровский военный, лейтенант… Шпион? Очень даже возможно. Они, очевидно, убеждены, что он возродился в моем облике после случившейся со мной катастрофы. Может, даже думают, что я специально изменил форму носа. Да, точно, они считают, что это попытка обвести их вокруг пальца! Но кто такие эти «они»? На кого работают? На ЦРУ? На какую-нибудь ближневосточную страну? Или на русских? Но на каких русских? Черт побери, мне с моей несколько специфической профессией не хватало только впутаться в какую-то совершенно непонятную шпионскую историю. Я всегда тихо клал на всякие там политические интриги и тайные войны между секретными службами, которыми заполнены три четверти детективных романов.

И тем не менее это было самое разумное объяснение. Я оказался в эпицентре трагического недоразумения. Но я не мог приехать домой и весело объявить Марте: «Куку, дорогая, я очень сожалею, но это вовсе не я, а мой брат! Он погиб, а я — замечательный грабитель банков, которого разыскивает полиция всей Европы. И знаешь, по мне, ничего страшного в том, что ты — офицер ГРУ, ШТАЗИ или какого другого пережитка холодной войны, совершенно ничего страшного». Да, не мог. Если Марта действительно офицер какой-нибудь западной, восточной или ближневосточной разведки, то сентиментальность ей точно не свойственна, и, вполне возможно, мое исчезновение из жизни покажется наилучшим выходом, чтобы покров тайны и анонимности по-прежнему укрывал их махинации.

На улице опять шел дождь. По стеклу сползали капли. И я вдруг увидел нас на берегу озера в летний день. Свежий запах воды, по которой бегут мелкие волны. Негромкое теньканье синички. Прохладный ветерок на разгоряченной коже. Глаза Марты, утонувшие в моих. Моя голова у нее на коленях. Она гладит меня по щеке. И я ощутил прилив ненависти к этой женщине, которую так любил и которая предала меня.