Железная роза - Страница 20

— Добрый день…

Хоть я и нервничал, голос у меня не сел и прозвучал вполне непринужденно. Элегантный калека поднял на меня свои живые глаза. Они были у него карие, холодные и непроницаемые. Спутник Марты поддел вилкой маслину и деликатно отправил ее в рот, делая вид, будто увлечен оживленной беседой с соседом. Марта скользнула по мне абсолютно ничего не выражающим взглядом, словно никогда в жизни до этого не видела меня! На ней был тот же самый красный костюм, что и в Брюсселе, костюм, которого не было в ее домашнем гардеробе. Где она переоделась? Здесь, в этой квартире? В комнате в присутствии этого эрзац-мусора? Я кипел от ярости. Длинные рыжие волосы струились по ее плечам, и мне хотелось вцепиться в них и сорвать парик с ее головы.

— Добрый день, месье, — произнесла она своим теплым голосом.

— Вы знакомы? — осведомился коротышка с палкой каким-то изрядно старорежимным голосом, совершенно не подходящим к его спортивной внешности и широченным плечам.

— Нет, но вы нас представите, Стефан, — ответила Марта, даже не покраснев.

Стефан стремительно повернулся ко мне.

— Мне кажется, я тоже не знаю вас, господин…

— Лион. Жорж Лион. Я пришел сюда в поисках своей жены.

— Ах, вот как? Позвольте представить вам Магдалену Грубер и ее супруга Франца Грубера.

Услышав свое имя, спутник Марты повернулся ко мне и с безразличным видом чуть кивнул.

— А я — Стефан Зильберман, адвокат, — представился он, с любопытством глядя на меня.

Я отвесил Марте полупоклон:

— Счастлив познакомиться с вами…

Марта-Магдалена молча улыбнулась мне. Мэтр Стефан порывисто пожал мне руку:

— Надеюсь, вы быстро отыщете свою жену, здесь столько народу…

И он демонстративно отвернулся к Марте, давая понять, что разговор окончен.

Я поклонился и ретировался. В шоковом состоянии я шел через толпу как автомат. И повторял себе, что это Марта, Марта! Я же ехал за нею от самой Женевы. Это она, я вовсе не сошел с ума! Но как она может играть эту нелепую комедию? И какова роль Зильбермана во всем этом маскараде? И этого ублюдка Франца Грубера? Я машинально заглотнул водку-тоник, которую подал мне официант в белой куртке, и алкоголь, обжегший мне внутренности, вернул меня на землю. Я в опасности. Что-то убеждало меня в этом столь же бесспорно, как письмо с угрозами.

Отойдя совершенно растерянный от Марты и ее «друзей», я наудачу бродил по просторным комнатам с черными паласами на полу, мебелью, выдержанной в серобелой гамме и сверкающей хромом, пытаясь обнаружить хоть какие-то знаки, которые помогут мне понять. Нет, все здесь было нормально. Неизбежные картины постмодернистов на стенах, затянутых светло-розовым холстом. Книжные стенки, полностью заставленные книгами в переплетах — юридическими журналами и ежегодниками, энциклопедиями, трудами по юриспруденции… Да, все здесь нормально, кроме одного: моя жена выдает себя за жену другого человека. У меня вдруг возникло желание укусить себя до крови за руку, чтобы убедиться, что я не сплю.

Ощущение, что кто-то вперился мне в затылок, заставило меня резко обернуться, и я поймал вышеупомянутого Грубера на том, что он наблюдает за мной. Он мгновенно отвел глаза. Пожав плечами, я с безразличным видом продолжил свои изыскания. Обнаружив закрытую дверь, я осторожно нажал на ручку. Заперто на ключ. Эта дверь притягивала меня, как запретная комната Синей Бороды. Надо будет вернуться сюда и посмотреть, что за ней скрывается.

Я вмешался в толпу гостей. Марты не было. Эта воплощенная иллюзия испарилась, равно как и ее омерзительный Франц Грубер. Пора было и мне откланиваться. Я, лавируя, стал продвигаться к выходу, но мне не удалось миновать мэтра Зильбермана, который с самым сердечным видом бросил:

— До свидания, дорогой друг, вы должны почаще бывать у нас.

Я ответил ему вежливой улыбкой, пытаясь понять, что он хотел этим сказать, и только тут обратил внимание на плакаты, которыми были увешаны стены в прихожей, — «ГОЛОСУЙТЕ ЗА ЛЕО ДЮШНЕ» с портретом кретински ухмыляющегося платинового блондинчика. Дюшне — вождь крайне правого движения, именуемого «Социальное обновление», и его самодовольная физиономия красуется на всех телевизионных «круглых столах», посвященных якобы проблемам культуры, какая бы программа их ни проводила. Спускаясь по лестнице, я ломал себе голову, что общего может быть у Марты с этими нацистскими выползками. Марта… Стоило мне прошептать ее имя, и всякий раз я чувствовал, как что-то болезненно перехватывает мне горло, мешая вздохнуть.

Выйдя на улицу, я решил подышать немножко бернским туманом, прежде чем вернуться к «тойоте». Из чистого вызова я купил несколько плиток знаменитого бернского шоколада, чтобы подарить их Марте, после чего покатил к станции обслуживания, где меня поджидала «Лада».

Как я и подозревал, Марта уже забрала ее. Мне оставалось лишь вернуться в Женеву.

Туда я доехал без происшествий: в жидком кустарнике вдоль шоссе не затаились убийцы, и никто не отправил меня ad patres. Я позвонил мисс Штрауб. Никаких сообщений. Бенни растворился в воздухе. А Фил? А Макс? Всю дорогу до дома я так и этак проворачивал в голове эти вопросы. Дорога казалась мне ирреальной, вымышленной лентой асфальта в лабиринте, лишенном каких-либо опознавательных знаков. Я цеплялся за привычные действия — включить указатель поворота, зажечь фары, словно это могло избавить от цепенящего страха, что наползал на меня. Наконец я затормозил у дома и некоторое время сидел, тяжело дыша, прежде чем смог разжать руки, судорожно вцепившиеся в руль. Все мое существо восставало при мысли, что нужно войти в дом, встретиться с Мартой, с ее притворством и враньем. Но ничего не поделаешь, надо. Я хлопнул дверцей машины и тяжело побрел к крыльцу.